Кукую в палате, попивая манговый сок. Вкусно так, слов нет. Чувствую также, что похудела точно на несколько килограмм. Ликую! А то в последние недели с боровом, что сам хомячит тройными порциями, начала уплотняться. Он меня реально закармливал.
Первым обнаруживаю, что прошло не два-три дня, как мне казалось, а чертовых десять дней.
В шоке смотрю на дату бесплатной Васильковской газеты. Тут на тумбе куча собралась, видимо, каждый день свежую приносили. Вот это сервис.
В душе еще теплится надежда, что мой телефон спасли.
Так, нужно будет внимательно мои анализы изучить и диагноз посмотреть, потому что… больше недели прошло?!
А потом я газету разворачиваю.
И сердце мое, ставшее бумажным, разворачивается тоже. На сотни сотней тонких слоев, почти до невесомости, истончаясь до исчезновения. Нечему больше биться. Растворилось.
На передней странице черно-белая фотография торжественного открытия стройки спорткомплекса.
Мэр, Егор Лин, незнакомый мужчина и Василий Кулак.
Обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул.
В палату проскальзывает Мира Никоновна. И каким-то сверхъественным образом я поднимаю на нее глаза, а они без слез.
Пока здороваемся и улыбаемся, то да се по мелочи, смотрю иногда на газету.
Обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул, обманул.
Поклялся мне. И обманул. Даже не дождался моей выписки. Ну, в этом-то и дело. Что же может Алиса Чернышевская поделать, если в беспамятстве валяется.
Десять дней. Господи!
Почему так долго? Никогда не думала, что со мной такое приключится.
— Мира, скажите, пожалуйста, а где Ваня? У Сергей Степановича? Можно от вас позвонить? Извините, опять пристаю, но телефона нет.
Она продолжает улыбаться, но пересаживается по-другому, меняя позу на кровати. И соринки под ногами рассматривает.
— Не думаю, что у Сергея Степановича. А ты еще никому не звонила?
Мотаю головой, закусывая губу.
— Ну, он вполне может быть с Кулаковым. — Она медленно набирает воздух в легкие. — Особенно после того, как ему выдвинули обвинение.
— Как? — заикаюсь я. — За что ему обвинение выдвигать? Вася же в другом месте находился вообще.
Смотрю в газету, и хочу испепелить подлую фотографию. У мерзостей не должно быть портрета.
— Нет, — она качает головой, — обвинение выдвинули Ване.
Да у меня язык намертво примороженным к небу ощущается. Поэтому и не могу двигать им. Хочу вырвать его, как отравленную еду из желудка.
— Что? За что! Он же ребенок!
— Да, — печально говорит Мира. — Но ему четырнадцать. По закону это допустимо.
— Но за что?!
Мира опять отводит нежные голубо-зеленые глаза и поправляет светлые волосы в старомодной прическе.
— Я подробностей не знаю, Алиса. Ты… лучше с Кулаковым поговори. Я так поняла, вы решили пожениться?
Мне смешно на мгновение становится. Пожениться! На обманщике и подлом предателе!
Эх, наверно, для этого и разыгрывал комедию с женитьбой.
Какая-то часть осознает, как меня уносит не туда. Но пыльный, дымящийся комок боли царапает мне легкие. И круг за кругом, плевра рвется и кровит, рвется и кровит…
Хочу их выкашлять вместе с сердцем.
Обнаруживаю, что на руки мне падают слезы, потому что чувствую горячие капли.
— А что… что со спорткомплексом?
— Уже открыли, строительство полным ходом идет, — приободряется, будто радостную новость сообщает. — Он еще больше будет, скорее всего.
— А как же голосование громады? Если… если…
Не могу слово выговорить. Застряло. Хочу сказать «стадион».
— Не переживай, — кладет она свою ладонь на мою, — все прошло нормально. Проголосовали уже, хоть и быстро все случилось.
Но как… можно устроить голосование так скоро? Только если оно подставное. И купленное.
И Устав ведь лишь наполовину готов.
Меня, видимо, до сих не вырвало, только потому что нечем рвать.
Надо выпить больше сока фруктового.
Чтобы стало чем рвать.
Я пью, и на газету смотрю. Потом рот тыльной стороной ладони вытираю, и решительно откидываю простынь.
— Мира Никоновна, помогите мне одежду найти.
В номере подходящих вещей нет, а врач и медсестры тоже разводят руками. Мира Никоновна обещает сбегать к себе домой, что-то принести.
— А у вас в магазине ничего нет? Он же ближе. Считайте, по двойной цене будет, — старается улыбаться кто-то вместо меня.
— Он… закрыт сейчас, — осторожно произносит она.
Я смотрю на нее некоторое время.
— Но там же все равно внутри что-то есть. Но не хочу вас напрягать, извините.
— Алиса, — бросается взволнованная Мира ко мне, — ты что, как можно? Я просто… не хожу туда. Ты лучше сама выйдешь… и посмотришь, — еле слышно заключает женщина.
Даже не нахожу что спросить. Не инопланетный ли корабль приземлился в рощах Васильков?
Судя по ее тону, что-то посущественнее.
Она возвращается с пакетом разных вариантов. Не знаю, как ее отблагодарить. Даже трусы мне принесла нераспечатанные.
Сарафан несколько просторен и так как я без лифчика… Меньшее, о чем бы мне хотелось думать, но приходится, скрепя зубы. Не хочу, чтобы пялились на меня. Никто.
Мира Никоновна убегает. В голове кружится мысль: она не хочет показывать, что там я должна «посмотреть» в центре поселка.
Когда выхожу в коридор, только страх мгновенно вырвать останавливает мой крик.
Стенка к стенке, один через один, проход заполняют бойцы… при исполнении? Спецназ что ли?
Слава богу, ко мне по коридору приближается женщина. Тоже при исполнении, и упакованная в объемную черную форму, суровая прямо от кончиков ботинков до стянутых на затылке волос.
— Сопровождение три на один, я — старшая по смене, Юлия.
М, здравствуйте.
— Извините. — Улыбаюсь. Ух ты! Еще не разучилась. — А вы кто?
К Юлии присоединяются два увальня, и вся троица пнями застывает и молчит.
Понятно, их там специально разучивают разговаривать.
Двигаюсь дальше, значит, по коридору, а они за мной.
— Вы куда? — улыбаюсь снова.
Целую минуту выжидают, потом красивая и грозная Юлия сообщает:
— Соблюдайте ваш обыденный образ жизни.
Правда? Можно? Ну тогда пойду, расцарапаю морду вашему боссу. Как его там, Ладошкой звать кажется? Как-то раз почти не расцарапала, так что есть незаконченое дело.
Вздыхаю и призываю себе их игнорировать. Потом разберусь.
На свободу наконец вырываюсь. Больница недалеко от центра находится, но я все-таки пойду к Сергей Степановичу за Ваню узнать.
Сворачиваю к частному сектору и через первый десяток домов замечаю странную вещь. Везде на воротах или калитках нанесены отметины белой краской. Крестики кривые какие-то и круги.
В полном недоумении пытаюсь отыскать хоть один участок без знака, но пока без удачи.
Как-то тихо и безлюдно.
Когда заворачиваем на улицу, где одна женщина дорогу переходит, я испытываю облегчение. Но горожанка зашуганно мне кивает.
А в конце другой улицы маячит коренастая фигура Сергей Степановича. Вот удача! Едва не бегу.
— Ты посмотри, вертихвостка наконец-то отлежалась и решила что-то полезное сделать. А я за тобой иду, лентяйка!
Я едва не смеюсь. Родненький Сергей Степанович! Даже не представляет, как я рада видеть его недовольное, как сморщенное яблоко, лицо.
— Что… что это за отметины везде?
Разворачиваясь при помощи палки, он смеряет боевую троицу снисходительным взглядом.
— Эти от того прощелыги?
— Да, — сквозь зубы выдавливаю.
Переходим в следующий переулок и тут вообще головоломка какая-то — едва ли не полноценный блок-пост стоит. Посреди частного сектора. В Васильках! Что творится здесь?
Нельзя оставить город без присмотра и на неделю!
— Вредителя твоего так и не поймали, — бурчит Сергей Степанович.
Мне врачи объяснили вкратце ситуацию, и я даже заострять внимание не стала. Конечно, его не поймали. Только если весь город перекопать, то может есть шанс. И то, он мог выехать в окрестности и все. Да пешком дойти!
